История живописи
Французская живопись с XVI по XVIII вв.
VI - Исторический пейзаж
4 - Блумен-Оризонте, Хейсманс, Глаубер
Многие слова характеристики Форэ приложимы и к Хейсмансу, но только у последнего его фламандская натура выразилась в преобладании какой-то стихийной красочности68. Вообще же и Хейсманс означает как бы «натурализацию пуссенизма». В схемах своих картин он уже очень далек от бодрого реализма своих учителей Витте и Артуа, у него уже все ритм, уравновешенность, «благородные» массы листвы, изысканные линии «идеальных» скал и гор. И в то же время в передаче отдельных форм природы это настоящий реалист, и именно картины Хейсман-са и прочие фламандские картины того же типа следует рассматривать как «пособия воспитания» другого фламандца — Ватто. Хейсмансу вредит его однообразие. Вечно те же темные купы густолиственных, подернутых осенней ржавчиной буков, тот же клочек темно-синего неба, выглядывающий из-за наплывших белых облаков, и на самом виду золотистая россыпь песчаного оврага — все это при третьем и четвертом повторении уже надоедает. Но первая картина Хейсманса, во всяком случае, поражает звучностью своих красок и подлинным чувством природы69.
Как указывает самое прозвище мастера, Блумен-Оризонте знаменит своими горизонтами — далями и воздушной перспективой70. Ра зумеется, ничего нового по существу после Клода он не дал, но ему принадлежит (вместе с французами Патель) заслуга сохранения известных завоеваний лотарингского гения вплоть до XVIII в. Отчасти от него могли «научиться» некоторым существенным приемам Манглар, Жозеф Берне и целый ряд немцев с Гакертом во главе (от последнего, в свою очередь, происходит наш «русский Клод Лоррен» — Ф. Матвеев), а также англичан, подготовивших почву для появления «преображенного Клода» — Тернера. Сам же по себе Блумен очень приятный художник — спокойный, ясный, «прохладный». Достаточно увидеть одну его картину, чтобы познать всю его манеру; но и каждая дальнейшая картина в отдельности доставляет отдых глазу и обладает способностью манить к далеким бесцельным странствованиям.
Глаубер, ближайший к Жерару Лерэссу человек, нередко сотрудничавший с ним и даже принимавший участие в его лекциях, действительно означает в специальной области пейзажа то же самое, что Лерэсс означает в области голландской исторической живописи71. Для тех, кто считает, что Голландия должна была бы веками оставаться верной «национальным традициям» и что упадок ее искусства произошел из-за поворота школы в сторону академической условности, те должны в одинаковой с Лерэссом степени клясть и Глаубера. Но если знать настоящую судьбу вещей, то придется снять вину и с Лерэсса и с Глаубера и, напротив того, видеть в них прекрасных и сильных художников. По сочности красок Глаубер не уступает Милле, по знанию природы и он настоящий предвестник Ватто; если же его картины не правдивы в том смысле, в каком правдивы картины Рейсдаля, а скорее напоминают «правду Пуссена», то это еще не отнимает у них художественного достоинства. Иные композиции мастера даже исполнены таинственного мистического трепета; это идеальные де корации для «мифологических спектаклей». Во всяком случае, Глаубер выделяется среди всех прочих поздних пуссенистов истинным пониманием величия72
4 - Блумен-Оризонте, Хейсманс, Глаубер
5 - Гаспар Дюге (Пуссен)6 - Мейлен, Мушероны68 Cornelis Huysmans van Mecheln крещен в Антверпене 2 апреля 1648 г.; ученик Г. де Витте в Антверпене и Ж. д'Артуа в Брюсселе; работал сначала в Малине (где он и женился), с 1702 г. — в Антверпене, а с 1716 г. снова в Малине. Жизнь X. не отличалась достатком, тем не менее ван дер Мейлену не удалось убедить его переселиться в Париж; согласно Вальполю, X. посетил Англию; умер мастер 1 июня 1727 г. в Малине. Превосходные пейзажи X. имеются в Антверпене, в Аугсбурге, в Берлине, в Брюсселе, в Дрездене, в Карлсруэ, в Эрмитаже и т. д. Рисунки — в Аль-бертине. Близко к Хейсмансу стоит красивый антверпенский пейзажист Philips Augustyn Immenraet (1627—1679), ученик Л. ван Удена. Учеником его был другой выдающийся «пуссенист» — Peter Rysbrack (1655—1729).
69 Очень многое для себя почерпнули из картин Хейсманса и других поздних нидерландцев англичане XVIII в. с Гейнсборо во главе. К сожалению, приходится констатировать и то, что есть общее по существу между Хейсмансом и Каламом.
70 Jan Frans van Bloemen или Blommen, прозванный «Orizzonte», брат «лошадника» Peter'a v. В. «Standard'a» (см. т. III), родился 12 мая 1662 г. в Антверпене; ученик Anton Goubau; юным попал в Рим, где он и прожил до самой смерти, работая маслом и фреской. Умер мастер в 1740 г. (по другим сведениям — в 1748 г.). Картины Блумена имеются в музеях Кан (Caen), Монпелье, Лувра, Вены, Эрмитажа и т. д.
71 Ioharmes Glauber, сын немца, поселившегося в Голландии, родился в Утрехте в 1646 г.; ученик Н. Берхема и G. Е. Uilenburgh'a. В 1671 г. Г. отправился в путешествие; в Париже он находит занятие у Пикара; в Лионе он поступает к Кабелю; в Риме, где мастер получает свое прозвище «Polydor», Глаубер живет пять лет. В 1684 г. мы застаем художника в Гамбурге, после чего, посетив Копенгаген, он, наконец, возвращается в Амстердам, где и сближается с Лерэссом. На старости лет художник нашел себе и своей жене приют в богадельне в Схунховене, где он и умер около 1726 г. Превосходные картины Г. хранятся в Амстердаме, Брауншвейге, Касселе, Гааге (фигуры Лерэсса), Геттингене (в университете), Копенгагене, Мюнхене (фигуры Лерэсса), Эрмитаже, Большом Царскосельском дворце, Шверине, Вене и во многих частных собраниях. Из офортов Глаубера 6 исполнены с Гаспара Пуссена, одна с Молы и 28 — с рисунков Лерэсса. Кроме последнего, фигуры на картинах Глаубера писали Дирк Маc, С. д. Дус и А. Мейсивинг.
. 72 Вообще, совершенно необъяснимо то пренебрежение, в котором сейчас находятся лучшие среди исторических и декоративных пейзажистов! Эта несправедливость возникла отчасти вследствие того, что избыток их в некоторых музеях (составленных без системы, случайно — из любительских кабинетов) представляет для историков и археологов, творящих «науку об искусстве», как бы ненужный балласт. Но место таким картинам вообще не в музеях, а в тех частных домах, для которых они и были созданы, и лишь стадное чувство производит то, что и частные люди брезгают картинами, неинтересными для музейских консерваторов. Иной «знаток» обладает первоклассной картиной Глаубера или Франсиска, которую он, однако, еле терпит у себя, вешает под самый потолок, отводя почетные места на стенах тому, в чем, быть может, бесконечно меньше искусства и поэзии, но что выше котируется «художественным снобизмом». Между тем каждый идеальный и декоративный пейзаж (и будь он даже времени упадка данной отрасли) содержит массу прелести и является, во всяком случае, благороднейшим украшением каждой обстановки. Зато есть и кара этому пренебрежению. Сколько раз нам случалось видеть вещи, недостойные и самого жалкого эпигона, — плохие копии с Хейсманса или Глаубера, носящие громкие этикетки Пуссена и Клода!