Французская живопись с XVI по XVIII вв.
VII - Клод Лоррен

4 - Воспевающий солнце

Клод Лоррен. Вечер.

Зато никто не умел так просто и уверенно разрешать проблему про­странства и так прочно и верно «строить» почву. Особенно торжество­вал он в труднейшем изображении снисходящих, стелющихся от зри­теля плоскостей. С тех пор эти его открытия были использованы на все лады и в значительной степени банализованы, но в дни Клода они могли казаться прямо чудесными. Какой колоссальный путь был пройден от «валящейся» «сумбурной» постройки пейзажа в XV в. (вро­де той, которую мы видим у «Мастера Кальвария», или тех нагро­мождений, которыми Момпер и Брейгель желали передать простор и дали) до той гениальной простоты, с которой те же проблемы реше­ны лотарингским мастером!⁹⁵

И в архитектурах Клода сказывается основная черта его искусства. В них он менее всего заботится о строгих канонах античности, кото­рые в архитектурах Пуссена всегда соблюдены со знанием настояще­го зодчего. Пропорции у него произвольны, «физиономии» отдель­ных зданий иногда даже несколько карикатурны; не совсем в поряд­ке у него и перспектива, которую он как будто больше знал чувством и практически, нежели в теории. И при всем том - что за божествен­ная красота «архитектурные картины» Клода, особенно его знаменитые гавани или же руины, стоящие среди дикой природы! Это Scheinarchitectur, не более как мираж, но вот слова «театральная де­корация» все же были бы в приложении к этим видениям неумест­ными, ибо если эти здания и нереальны (жить в них нельзя и никог­да в них не жили), то все же они существуют сами по себе, они как-то неразрывно связаны, соединены с окружающим, они часть природы и такой природы, которой веришь в целом.

Обыкновенно очень критикуют фигурки Клода и ставят их или на счет малой его образованности или на счет его сотрудников в этой области. По проверке же выходит, что, за редкими исключениями, с трудом верится атрибуции одному из его приятелей, — ведь Миель и Лаури великолепные рисовальщики, — и в то же время нужно согла­ситься, что стаффаж на картинах Клода самый для них подходящий. Фигурки эти того же характера, как и архитектура Клода. Разумеет­ся, это не живые люди, не герои, не исторические лица. Но все же соединены они с пейзажем чудесно и всегда вносят в него то, что требуется; они подчеркивают настроение, они позволяют еще яснее говорить «немым» предметам. Пастухи у руин усиливают настроение слегка меланхолической идиллии; толпы царедворцев среди архитек­турных громад усиливают праздничность.

В свою очередь и руины, и прибрежные дворцы, и рощи в карти­нах Клода лишь сподвижники его главного героя — солнца. Они стро­ятся и группируются исключительно для того, чтобы блекло светить­ся и таять в вечерних лучах, или для того, чтобы еще торжественнее казался прощальный апофеоз Феба. Из всех моментов дня любимым был для Клода вечер, тот короткий час, когда колесница Аполлона держит свой путь вниз, к скрытому за линией горизонта чертогу цар­ственной матери, когда золотыми рядами бегут издалека к ступеням дворцов волны залива, когда призрачные тени тянутся по водам, по плитам, колоннам и стенам и тающим миражем кажутся мощные корабли и грузные замки, а все небо вокруг прощающегося светила пылает, как раскаленная медь, белым сиянием.