Французская живопись с XVI по XVIII вв.
XIX - Габриэль де Сент-Обен

3 - Искусство Сент-Обена

Габриэль де Сент-Обэн. Царь Соломон. Набросок пером и тушью. Из бывшего собрания Дэтальера

И вот вся эта неукротимая возбужденность Сент-Обена была чис­то живописного свойства. Другие изображали современный быт из мо­ральных целей или из чисто меркантильных соображений — ведь был такой же спрос и того времени «на свой портрет», как теперь у нас, огрубевших и опустившихся, удовлетворяющихся кодаками и цинка-ми в иллюстрированных журналах. Но Габриэль, любивший и умев­ший говорить в дружеской среде (увы, мы не знаем даже тем этих бесед!) брезговал вкладывать какое-либо «содержание» в свои графи­ческие работы, а рисовал, рисовал и рисовал только на радость свое­му глазу и своей руке. Пожалуй, можно отметить, что мастер не под­ходил к более глубоким задачам своего времени и не трудился отве­чать на его идеалистические запросы²⁴². Творение Габриэля и в костюмно-бытовом отношении дает менее богатый материал, нежели произведения де Труа, Ланкре, Бодуэна или его родного брата Огюс-тена. Но зато во всей истории живописи трудно найти художника, который так убедительно передавал бы самую жизненную суету, са­мое горение и сгорание человечества в его боязни покоя и который справился бы с этой задачей с такой вдохновенной находчивостью, так ярко, так тонко, так метко и так изящно. И при этом изящность Сент-Обена отнюдь не деланная, не «нарочная», не привитая воспитанием, а са­мая его природа, что-то вроде «дивного тембра голоса», нечто бархатистое, богатое, глубоко аристократическое, проявляю­щееся от легчайшего прикос­новения его руки к бумаге.

Габриэль де Сент-Обэн. Эскиз к адресу слесарного магазина. Рисунок пером и тушью. Из бывшего собрания Дэтальера.

Да и самые краски и коло­рит крошечных, зачастую не­оконченных гуашевых заметок Габриэля являются чем-то та­ким, что не назвать другим словом, нежели французским «ragoutant». Как налеты перла­мутра заливаются у него неж­нейшие оттенки белесоватых колеров, известная слащавость которых не только не отталки­вает, но, напротив, обладает исключительной силой прель­щения. Рядом с Гварди, это ве­личайший волшебник «залив­ки», а также метко припасенного оттеняющего удара или каких-то ароматических букетов красок. И какая при всем том энергия, не­рвность, какое презрение к «отделке» в общем понимании слова, ка­кое сознание того, что всякий жизненно схваченный штрих бесконеч­но ценнее угодной тупым «знатокам» зализанности. Даже в том, как Габриэль часто не заканчивает своих более сложных акварелей, чув­ствуется художник до мозга костей — то самое, что побуждает Родена отламывать руки и головы своим уже готовым статуям. Лучше, чтобы на бумаге остались белые места, нежели чтобы жизнь, оживленная магией искусства, страдала от мертвечины рядом лежащих «ненуж­ных мест»!

Габриэль де С.-Обэн. Арка Сен-Дени в Париже. Рисунок из бывшего собрания Детальера

Рядом с Ватто, Шарденом, Буше и Фрагонаром, Сент-Обен может служить истинным представителем культуры XVIII в. Другие остави­ли более значительные по формальной классификации произведения или хотя бы завещали нам громадный «бытовой музей». Сент-Обен сохранил как бы самые интонации своего времени, как бы самую се­ребристость того смеха, который продолжал еще звучать у самого под­ножия гильотины. В то же время его творение бесконечно чище тво­рения его собратьев. Замечательно, что эротизм, этот основной яд искусства того времени, появляется у Габриэля лишь изредка — по­добно тому, как он появлялся у Рембрандта; вообще же его искусство скорее расположено вне границ царства Амура и Венеры. Да, впро­чем, не только эротические ноты не доминируют у Габриэля, но и вообще не скажешь, что, в сущности, является порабощающим его элементом — настолько он разнообразен и «любопытен до всего».