История живописи
Живопись "золотого века" в средней Италии
IX - Великий Микель Анджело Буонаротти
5 - Сикстинская капелла Буонаротти
В следующей сцене "Грехопадения" Микель Анджело должен был, по самому требованию сюжета, изобразить хотя бы одно из всех дерев рая - Древо Познания, а рядом с другой стороны пустыню, по которой плетутся изгнанники. Но представив то и другое в предельном упрощении, он уже не счел нужным прибавить ни единой украшающей черты.
В "Сотворении Евы" райская растительность сводится к одному обрубленному стволу, а в последних сценах вся пейзажная часть исчезает вовсе, если не считать кусочка земной поверхности, с которой приподымается к жизни исполин Адам. Где цветы и произрастания, рыбы, звери и птицы Дней Творения? Один лишь дух Божий витает в пустом пространстве и точно только затевает сооружение всей сложности мира.
В изображениях "Страшного суда" существовала в живописи традиция представлять мир в виде какой-то пустыни. Это отвечало словам Апокалипсиса, предрекавшим ужасающие бедствия, которые должны постигнуть землю незадолго до конца времен. Но все же художники изощрялись передать хотя бы то, что пощадили пламя, вихри и выступавшие из берегов моря. Другие, более наивные, представляли как в день Суда догорали подожженные города, как воды извергали утопленников, а из трещин на земной поверхности выступали ожившие мертвецы. Даже Лука Синьорелли, прямой предшественник и во многих отношениях "учитель" Микель Анджело, изобразил поверхность земли - небольшую площадь земной коры, сквозь которую пробиваются скелеты и на которой стоят уже одетые в тело "подсудимые". Не (признающий же компромиссов Буонарроти возвращается к тому "игнорированию земли", которое можно встретить лишь у византийцев. Изображен Суд над землей, но от последней видна лишь какая-то узкая полоса, гребнем торчащая у нижнего края картины, да и все небесное пространство почти сплошь заполнено фигурами. И все же ни одно из изображений "Страшного суда" не дает такого впечатления светопреставления, гибели, постигающей всю материю, как именно эта вселяющая леденящий ужас, вещая, свободная, как стихия, картина, присутствие которой в доме римских пап остается постоянной загадкой.
Вот еще что замечательно: если не знать этой особенности, что нет во фресках "Сикстинской" того, что мы называем пейзажем, нет "места действия", то это отсутствие не поразит зрителя. Оно, во всяком случае, не вредит впечатлению. Плафон "Сикстинской" живет полной жизнью, и не скажешь, чтобы ему чего-либо "не хватало". В чем тайна этого "наваждения"? Почему мы, глядя на эти картины "сотворения" и "конца", в которых изображены одни люди, тем не менее верим, что это действительно картины сотворения и конца всего мира? Не в том ли, что самое существенное в искусстве, чувство жизни, здесь представлено в такой полноте, в таком обилии (хотя бы и однородных) проявлений, что ум не успевает даже при многолетнем изучении этого памятника все охватить, все усвоить. Пейзажа, внешнего, нечеловеческого мира действительно нет, но тем не менее жизнью охвачено все это сборище чудесных гигантов - живой, плотской жизнью, полной сил и здоровья, полной божественного самоутверждения, несмотря на все грехи, горести и бедствия. Одна титаническая фигура Адама дает нам то, чего не дадут панорамы самых гордых Альп. Одна трепетная Ева - то же, что восхитительная идиллическая и пасторальная поэма. При взгляде на нее рисуются зеленые пастбища, стада белых овец, слышатся переливы Пановой флейты.
Впрочем, нельзя останавливаться здесь на отдельных явлениях. Как влюбленный видит в очертаниях любимой всю природу: и пение птиц, и веяние Зефира, и лунные чары, и зной солнца, и зыбкое ласковое море - так точно и потрясенный посетитель, для которого смысл росписи "Сикстинской" открыт, видит в ней полноту явлений, полноту удовлетворения и предельную мудрость. Здесь действительно ничего не забыто, и менее всего забыто чувство природы. Здесь лишь все исполнено гением, до той степени влюбленным в жизнь, в святую плоть, до которой только и может влюбляться гений, т.е. некто не знающий дробности и мелочности заурядных человеческих чувств.