Том 1
История живописи
Партнёрские ссылки:

Немецкий пейзаж в xv и xvi веках
IX - Альбрехт Дюрер

2 - Художественные поиски Дюрера

Альбрехт Дюрер. Venedier_Klausen. Аварель, исполненная по пути в Италию. Лувр.

Дюрер сознавал это, и его мучило, что он не думает и не чувствует на antikisch Art, как итальянцы, которых он посетил в 1506 году (а может быть еще и раньше, в 1493-м). К концу жизни он сделал большие успехи в направлении к "очищению" в классическом смысле к простоте и цельности. Целый архив записей и готовых сочинений свидетельствует об его стараниях найти ключ к абсолютной красоте. Он сознавал, что путь к ней имеется, но найти этот путь ему так и не удалось. Даже в таком частном вопросе, как перспектива, он не получил цельных, исчерпывающих знаний, хотя и ездил специально для того из Венеции в Болонью40, хотя и составил сам руководство перспективы. Главные основания ее он познал еще в начале 1500-х годов. Тем более странно (и в то же время характерно для немца), что он до конца жизни делал грубые ошибки, не будучи в состоянии противиться заложенному в нем "средневековому вкусу", причудливости своего воображения, желанию "втиснуть" как можно больше подробностей в свои композиции. Мы указывали на то, что Дюрер, в отличие от старой нюренбергской школы, был художником выдержанных проблем, настойчивого изучения, и действительно, он постоянно учился, допытывался, постоянно стремился делиться своими открытиями с товарищами, оставить будущим художникам твердо обоснованные руководства, недостаток в которых в дни своей юности он так горько ощущал затем всю жизнь41. Однако как далеко от этой усердной, но "доморощенной" пытливости немца до "совершенной культуры" Альберти или Леонардо,   бывших  на  многие годы   старше его42. Дюрер всеми силами старался освободиться от "варварства", но оно слишком цепко обвило его, чтобы одиноким усилиям ученика Вольгемута удалось вырваться на простор.

Альбрехт Дюрер. Детство Христа. Из серии "Marienleben". Характерный пример перспективынх композиций мастера, напоминающих схемы итальянских интарсий (после 1506 г.).

Надо, однако, здесь же прибавить, что нам об этом жалеть нечего. Дюрер - варвар и "готик" - играет в истории искусства такую роль, какой ему бы не удалось сыграть, если бы он усвоил себе все то, что уже знали по ту сторону Альп. Именно в этом вечно неудачном порыве северянина, "варвара", к благодатной "антике" и заключается скрытый трагизм и величие его творчества. И именно в "готическом" складе всей "Эстетики" Дюрера нужно (так же, как мы это сделали относительно Брейгеля) искать одно из главных оснований его совершенно исключительной прелести. Она заключена в порывистой природе его творчества, в метании его, в этой "авантюрности", сплошь и рядом переходящей то в тоску разочарования, то в героизм протеста. Эти припадки, какой-то преувеличенной наблюдательности энтузиаста-натуралиста, чередующиеся с мечтами мистика-пессимиста, составляют в выявлении особых, разработанных Дюрером (но унаследованных им от той же готики) форм грандиозное целое, не имеющее себе равных. Велик Брейгель и, пожалуй, более приятен, нежели Дюрер, но Дюрер грандиознее, богаче, шире. Это не один мир, а все миры германского средневековья, вместе взятые.

В чем "готизм" Дюрера выразился вполне - это в технике, как в его графике, так и в его живописи. Это явствует из того, что графика вообще взяла в нем верх над живописью, и это подчинение живописи "штриху" продолжалось до самого конца его жизни. Самая гравюра выросла на готической основе - на производстве ниэлл и игральных карт (двух отраслей, абсолютно неизвестных античному миру), и за сто лет своего существования она получила на севере свой особый стиль, свои особые приемы, которые выражались в какой-то утрированной резкости и нарочитости. Гравировали и в Италии, но там как-то сразу нашли способ даже в самых упрощенных деревянных гравюрах передавать мягкость и нежность. В северных гравюрах всегда чувствуется резец, острие, и можно утверждать, что в этом ее красота, ее стиль, какая-то особая ее "заманчивость". Дюрер не только не пожелал смягчить эту резкость и определенность гравюры, но еще подчеркнул их. Положим, он иногда окутывает свои гравированные композиции штриховым полутоном, а свои рисунки - виртуозной и разнообразной тушевкой; он тем самым показывает, что знает прелесть светотени. И все же до итальянского sfumato или до Рембрандтовской "магии тьмы" ему как до неба. Превыше всего ценит он черту, и именно свою черту, выражение в каждом миллиметре своей власти над рукой, своего преодоления ремесла - точь-в-точь так же, как это любили выражать архитекторы готических соборов, как это любили выражать готические скульпторы, ломавшие для этого острыми углами складки одежд, доводившие отчетливость лепки до сухости.

Дюрер наслаждается своей властью над линией до такой степени, что он постоянно впадает при этом в излишество и даже в карикатуру. Он нагромождает складки одежд, морщины лица, орнаменты - все из той же страсти к черте. Всю свою жизнь он ищет меру вещей, мерит неустанно человеческую фигуру, чтобы установить идеальный канон, но как только он за работой, он забывает все требования "благородного" античного искусства и увлекается деталями, шныркулями, графической орнаментикой, является достойным потомком древних "ирландских" миниатюристов- каллиграфов, которые тоже не знали пределов своей узорчатой фантазии, своему произволу. Природная строгость отношения Дюрера к работе сковывает лишь отчасти этот произвол и дает ему выливаться в своеобразно выдержанную форму. Ему незнакомы распущенность и тупая ремесленность большинства его современников.

Примечания

40 Дюрер пишет в 1506 году: "Dornach wurd ich gen Polonia reiten um Kunst willen in heimlicher Perspektiva die mich einer lehren will". - Пачиуоло не было в то время в Болонье, он учил во Флоренции. Пребывание Дюрера в Болонье было, во всяком случае, весьма кратковременным.

41 "Мое мнение, - пишет Дюрер, - что вовсе не должен каждый всю свою жизнь мерить. Но на то эта записка, чтобы ты этому выучился и хорошо запомнил (все) так, чтобы это стало твоим твердым знанием, как изображать предметы (точно передать старинные выражения Дюрера невозможно). Так чтоб, если бы даже твоя рука в быстроте работы и хотела сбить тебя, твой рассудок предохранял бы тебя от этого верным глазомером и сноровкой в искусстве, и ты бы ошибался как можно меньше; и это тебе даст силу в твоей работе и освободит от больших заблуждений, а картины твои всегда будут казаться верными. Если же у тебя нет настоящей основы, то тебе не удастся сделать что-либо хорошее, хотя бы ты владел свободной техникой" (du seihst der Hand so frei, als du wцllst").

42 Дюрер едва ли мог знать рукописные, тогда еще не изданные, теоретические сочинения Альберти, Пиеро деи Франчески и Леонардо. В Венеции он жаловался на скрытность тамошних художников, не желавших делиться с приезжим своими "секретами". И в Болонью он едет для познания "секрета" перспективы. В своих собственных работах ему много помогло общение с выдающимися математиками, с которыми он встречался в доме гуманиста Пиркгеймера. Особенно мог ему послужить Иоганнес Черте (Tscherte) и живописец Якопо деи Барбари, о котором он вспоминает в своих записках (лондонская рукопись, III, 43 и 44): "Ich selber wollt lieber einen hochgelehrten Mann in solcher Kunst (учение о пропорциях) hцrn und leren denn dass ich als ein unbegrьndter davon schreiten soll. Jedoch so ich einen find der etwas beschrieben hдtt denn einen Mann hiess Jakobus, was ein guter lieblicher Maler in Venedig geboren, der wies mir Mann und Weib, die er aus der Mas gemacht" (речь идет о пропорциях человеческого тела).

Рейтинг@Mail.ru
Электронная интернет версия работы Александра Бенуа "История живописи" 2009 г.