Французская живопись с XVI по XVIII вв.
XIV - Жан Антуан Ватто

6 - "Таинственный психолог"

С другой стороны, было бы большой ошибкой счи­тать Ватто за иллюстратора французского общества своего времени. Внешнюю физиономию XVIII в. мы гораздо полнее узнаем из бесчисленных произведе­ний других мастеров. Неис­черпаемые богатства, в смысле документов, по ча­сти костюмов, быта и об­становки дают де Труа, Бо-дуэн, Хогарт, Троост, Лон­ги. И даже специальную психологию XVIII в. мы лучше узнаем, если обратимся к Буше или к Тьеполо. Но зато кто ищет в искусстве зер­кало человеческой души вообще, тот должен обратиться к Ватто.

И вот оказывается, что этот «живописец галантных праздников», этот «бамбоччист», этот «несведущий в страстях» человек был великим зна­током тончайших движений души, всего самого в ней интимного, не­досказанного и «недосказуемого». Разумеется, характерно для психо­логии «эпохи регентства» (в распространенном понимании слова), что такой художник появился тогда. Именно в это как бы «притаившее­ся» время мог образоваться такой «таинственный психолог», это ок­леветанное время позволило хрупкому цвету взойти и вырасти, не смяв его. Подобное уже не могло бы произойти лет тридцать, сорок спустя, или в «бронзовое» время Наполеона, или, наконец, в наши дни позорной международной ненависти. Но все же самое существо этого цветка не есть плод своего времени, а представляется каким-то семенем, заброшенным из Эдема, в котором небесный врачеватель лелеет и взращивает все то, что sub specie aeternitatis способно ути­шить наши душевные муки и залечить наши раны.

А. Ватто. Фестиваль любви. Дрезденская галлерея.

В связи с вопросом о принадлежности Ватто к своему времени на­ходится и вопрос о принадлежности его к Франции¹⁸⁷.

Современники, и даже Вольтер, считали Ватто фламандцем¹⁸⁸, но, несмотря на свое «происхождение» от Рубенса, на свой культ Рубен­са, Ватто, самая душа, основной смысл его искусства, не имеет свя­зей ни с пышным сластолюбцем, ни с другими более интимными ху­дожниками Фландрии, вроде Броувера и Тенирса¹⁸⁹. Его, случайно по­ павшего в столицу, нельзя принять за провинциала; на­против того, он самый изысканный, самый проница­тельный член парижского общества. С другой стороны, однако, успех, которым Ват­то стал сразу пользоваться далеко за пределами Фран­ции, особенно в Англии и в Пруссии, имеет свои глубо­кие причины. Ватто — фран­цуз, но не надо забывать, что француз того времени был истинным носителем идеи общечеловечности, мирового лада. И нужды нет, что вели­кая и дивная идея воплоти­лась в Ватто в такой форме, которую впоследствии под­вергли осмеянию; нужды нет, что «мировые граждане» Ватто ходят в шелковых ка­закинах и в робронах, стро­го придерживаясь правил хорошего тона. Не забудем, что в связи с парижской мо­дой, с французским языком и французскими танцами, со всей «манерой Ватто» по миру разливалось более не­жное отношение к ближнему, какие-то волны обоюдного уважения, что-то мягкое, милое и свободное, далекое от безобразия и распущен­ности, знаменующих предшествующие и позднейшие эпохи.

В связи с этим требуется большая осмотрительность в оценке ис­торического значения Ватто. В сущности, за исключением двух его

ближайших последователей и нескольких подражателей, мы и не най­дем прямого воздействия живописи Ватто на других художников. Счи­тать, как это делает Жосс, английский пейзаж Констебля и все даль­нейшее развитие этой отрасли отражением впечатлений, произведен­ных в Великобритании картинами гостившего там мастера, по меньшей мере парадоксально. Однако, с другой стороны, мировое, вечное значение Ватто выходит далеко за пределы той оценки, кото­рой он пользовался при жизни. Каждая его картина убедительнее вся­ких проповедей говорит о том, как близко, как достижимо то счастье мира и любви, которого люди жаждут сильнее всего. Искусство Ват­то в целом, будучи доступным в самом широком, благородном пони­мании слова, содержит оба элемента истинной культуры: высокое раз­витие личной чувствительности и порыв к любовному сближению. Основная его тема есть радость свободного братского единения и жизни среди природы, являющейся не врагом человеку и его строи­тельству на земле, а, напротив того, целительной, умудряющей и вдох­новляющей его подругой.