Французская живопись с XVI по XVIII вв.
XIV - Жан Антуан Ватто

4 - Пейзажи Ватто

Самое отношение к женщине у Ватто носит какой-то «закулисный» характер. Сам слишком робкий в любви, он едва ли мог быть героем-любовником, а скорее должен был всю жизнь играть роль созерцате­ля. Но оттуда, «из кулис», жизненная комедия, подсмотренная гла­зом, который может все понять и все оценить, кажется еще плени­тельнее. Грубое касание реальности не разрушает иллюзий, и дивный сон не превращается в банальную явь. Здесь же нащупывается и при­чина той печали, которая окутывает все вымыслы и мечты Ватто, со­общая им бесконечно большие чары, нежели беспечное веселье та­ких hommes a femmes, как Буше, де Труа и Фрагонар. Моментами даже печаль Ватто переходит в иронию, в легкую полупрезрительную на­смешку. И тогда «saveur» его искусства получает особую остроту; в таких произведениях художника, «не умевшего изображать страсти», звучат целые симфонии сложных, противоречивых и все же сгармо-низованных ощущений.

А. Ватто. Отплытие на Цитеру. Париж. Лувр

Другой героиней Ватто является природа. Кэлюс считает, что Ват­то и в пейзаже был манерен. Очевидно, эстет подразумевал под этим или то, что Ватто не придерживался канонов академического пейза­жа, не хотел слушаться наставлений школы, или же то, что Ватто не копировал видимости с абсолютной точностью. На самом же деле Ват­то — один из величай­ших пейзажистов всех времен. Он не только сумел воспользоваться всем, что в этой облас­ти было найдено до него — особенно фла­мандцами: Рубенсом, Франсиском, Мейле-ном, — но он «проявил» совершенно своеобраз­ное и новое отношение к пейзажу. Век, давший нам Жан-Жака Руссо и его благословение мате­ри-натуры, век, окон­чившийся прекрасной школой английских пейзажистов, открывает­ся пейзажами Ватто. У него у первого мы находим вполне близкое к нам «чувство земли», его персонажи действительно окунулись в жизнь природы, охвачены со всех сторон ее лаской. А главное — у Ватто, как ни у кого до него, понята «душа атмосферы», насыщенность ее любовным томительно-сладким электричеством. Кто до Ватто понял укутывающую дремотность этих боскетов и чащ или интимную пре­лесть этих незатейливых мотивов, взятых из ближайших окрестнос­тей Парижа! Почти за двести лет до Казэна и импрессионистов он уже воспевает прелесть тонких ив среди далеких полей, он передает красоту подлинной, а не подстроенной деревни. Но, быть может, са­мое прекрасное в пейзажах Ватто — это небо, достойное Пуссена, Рубенса и Тициана: легкое, слегка подернутое дымкой, широкое и далекое, то покрытое редкими облаками, то догорающее нежным за­ревом заката.

Свой культ женщины и свое обожание природы Ватто соединил в картине, которую он счел достойной быть представленной на суд Ака­демии: «L'embarquement pour Cythere». Ныне мы знаем, что сюжет и этой картины навеян театральными впечатлениями — пьесой Данку­pa «Les trois cousines», впервые разыгранной комедиантами короля в 1700 г. Но на самом деле ничего здесь, кроме маскарадных костюмов, не напоминает современный Ватто театр. Это действительно одна мечта, мечта о нежных любовных парах, о трепете признания, о ра­дости встреченного согласия, о всех «приготовлениях к роману». Как характерно, что художник окружил ореолом своего искусства «отплы­тие на Цитеру», а не самое прибытие любовников на Венерин ост­ров! И какой дивной представляется отсюда Цитера! Она там далеко, за этим проливом, за этими розовеющими Альпами; она манит сво­им маревом, из далекого далека несущимися мелодиями и пьянящи­ми запахами. Но пока что и здесь, на этом первом привале, хорошо. Здесь все знакомое лишь слегка просветлено от отблеска далекого рая; разлученные сердца сблизились, и невозможное стало естественным.

А. Ватто. Танец

И что за живопись на этой картине! Вообще, что за изумительный живописец Ватто, небрежность которого по отношению к своей тех­нике так огорчала Кэлюса, Жерсена и других современников!¹⁸¹ Но так ли еще был мастер небрежен. Что такой гений должен был отно­ситься несколько пренебрежительно к лаборатории своего ремесла, что он не мог, подобно Сантеру, тратить время на вычитывание ре­цептов и на алхимические опыты, это очень понятно; и не менее прав­доподобно, что этот больной человек не всегда «успевал» быть мето­дично тщательным к орудиям своего труда. Однако когда Кэлюс, на­стаивая на небрежности Ватто, в ней видел причину «дурного состояния» картин, то это кажется только смешной, не лишенной от­тенка зависти придиркой, ибо на самом деле ничего не может быть более искристого, нежного по оттенкам, прозрачного по колерам, лас­кового и гибкого по письму, нежели произведения волшебника-жи­вописца.