Том 4
История живописи
Партнёрские ссылки:

Испанская живопись с XVI по XVII век
XIII - Франсиско Хосе де Гойя-и-Лусьентес

4 - Творчество Гойи

Сейчас из всего творения Гойи наи­больший интерес для истории искусст­ва (кроме портретов, о которых мы го­ворим отдельно) представляют собой именно упомянутые серии офортов и литографий, а также несколько картин частью аналогичного с ними характе­ра, частью, напротив того, резко во всем своем настроении от них отлича­ющихся. Всей «графике» Гойи, и даже самым «безобидным» листам, тем, ко­торые рисуют сцены боя быков, при­суща черта «гофмановщины»; они пол­ны жути, кошмарности, «испуга и пугания»87. К графическим рабо­там мастера подходят и такие картины, как упомянутые сцены «Мятежа 1808 г.», как серия картин из замка герцога Осуньи «Аламе­ды» — «Иезуит среди привидений», «Шабаш ведьм», «Поклонение Са­тане», «Каменный гость» и др., как картины в Академии Сан-Фер­нандо — «Карнавал», «Сумасшедший дом» и «Процессия флагеллан­тов», как «La Cucafia» и «Собрание кортесов» в Берлинском музее, как фрески, украшавшие виллу Гойи (ныне в Прадо) и т. д. Все это опять-таки тяжелые «кошмары», из которых доносятся визги адских чудовищ и гул похоронных колоколов. Фигуры корчатся в беснова­тых припадках, а пейзажи и вообще «декорации» имеют характер уны­лых и мрачных, готовых распасться перед глазами миражей. Карти­ны эти с особенной яркостью рисуют состояние души оглохшего, ушедшего в свой внутренний мир — и все же с болезненным внима­нием следящего за трагедиями внешнего мира — художника.

Гойя. "Los Desastres de la Guerra". ("Grande hazana! Con muertos!")

И жуткое впечатление от этих произведений лишь усиливается, если мы обращаемся к ним после изучения ранних произведений Гойи. Там царит счастливое настроение молодости и веселья; в них он преемник Тьеполо, Гварди и французских «fetes galantes». Особен­ной красотой среди жизнерадостных произведений Гойи отличается «Romeria di San Isidoro» в Прадо. С изумительным остроумием пере­даны здесь массы народа, собравшиеся вдалеке на зеленеющем поле, и эти группы представителей высшего общества, расположившиеся в своих нежных летних костюмах, под большими зонтами, на самой авансцене. «Romeria» в то же время является лучшим доказательством права Гойи быть зачисленным в «потомство Веласкеса». До Гойи лишь великий испанец XVII в. умел сочетать такую нежность с такой прав­дой, лишь он решался так просто и так жизненно передавать натуру. Картина Гойи, впрочем, представляет и шаг дальше. В смысле пере­дачи света, мягкого, белого, всюду разлитого дневного света, картина эта достойна импрессионистов 1860-х гг.

Гойя. "Madre infeliz". "Los Desastres de la Guerra" № 50

Ближе всего к «Romeria di San Isidoro» стоят картины, исполнен­ные мастером в начале же своей карьеры для королевской шпалер­ной мануфактуры и хранящиеся ныне в Прадо. Но именно сопоставляя эти большие, цветистые, весело и размашисто писанные компо­зиции с бытовыми сюжетами Веласкеса и даже Мурильо, яснее всего видишь, какой путь был пройден «художественной» душой Испании за сто лет. Куда девалась прежняя строгость, прежнее внимание к дей­ствительности, прежнее уважение к предмету? И Веласкес был занят исключительно живописными задачами, — до содержания, до сюже­та-анекдота ему, в сущности, не было никакого дела. Зато как пыт­ливо всматривался он в «архитектуру» форм и прислушивался к сим­фониям красок. Какая глубина в его «живописи для живописи!» На­против того, Гойя в формах и красках остроумный «рассказчик», «вымысел и правда» смешиваются у него в одно слитное целое, но напрасно мы стали бы искать у мастера строгого изучения действи­тельности и Веласкесовой «живописной глубины». Все в ранних ра­ботах Гойи — гениальная шалость, а ведь шалость есть, главным об­разом, показатель недостаточного сознания.

Гойя. "Los Proverbios" № 1

Испанцы во многом явились «утрированными итальянцами». Это сказывается в их поэзии, в архитектуре, в скульптуре, и это же про­является в живописи. Там, где у итальянцев не хватало фантазии, убеждения и выдержки, там испанцы впрягались в колесницу «три­умфа латинской культуры» и двигали ее дальше. Так Рибера и Сурба-ран усовершенствовали натурализм; так Мурильо нашел новые пути для изощренного барокко Фети, Строцци и Кастильоне; так Греко удалось в Испании «утрировать утрировку» Тинторетто; так Веласке-су удалось довести до высшей вершины чисто живописные поиски Тициана, Бассано и Веронезе. Пожалуй, Гойя означает то же самое по отношению к Тьеполо, но так как и Тьеполо представлялся нам стоящим на «склоне», то и дальнейшие шаги Гойи не означают подъе­ма, а, напротив того, указывают на какой-то спуск.

Примечания

87 В настоящую минуту мы лишены возможности проверить, знавал ли Гофман произведения Гойи так же, как он знал произведения Калло. Многое говорит за то, что великий визионер и фантаст немецкой романтики должен был знать одного из предтеч романтизма, а офорты испанского мастера могли достичь портфелей лю­бителей в Берлине и Лейпциге. Что же касается Гойи, то он, без сомнения, не знал Гофмана и, во всяком случае, не мог подпасть под влияние далекого поэта, бывше­го моложе его на много лет. Тем интереснее установить связь, существующую меж­ду обоими причудливыми художниками; именно их нужно считать подлинными ис­точниками для нашего ознакомления с духом времени до и после революции.

Рейтинг@Mail.ru
Электронная интернет версия работы Александра Бенуа "История живописи" 2009 г.