Живопись барокко в Венеции
IV - Веронезе

3 - Магия пейзажа

Венецианцем, а не веронцем, Паоло является хотя бы и то, что на его картинах редко встретишь поля, луга, рощи, горы. Большинство изображенных им событий происходит или в мраморных чертогах венецианских палаццо, или в небольших садах вроде тех, что расположены у патрицианских дворцов и на островах лагун; иногда же мы видим берег моря, если не сами морские волны. И свет у Веронезе особенный, морской: тонко-серебристый, чуждый сильных контрастов. Серо-голубое серебристое небо покрыто у него легкими характерно-морскими облаками, а позади всех его зданий чувствуются почему-то непременно простор и даль водной стихии. Однажды он взялся даже изобразить труднейший эффект моря, покрытого победоносными судами, на которые потоками льются серебристо-белые лучи пробившегося сквозь тучи солнца. В другой раз он изобразил поверхность Больсенского озера, готового поглотить стоящую в лодке мученицу Христину. В картине Дворца дожей, которую Теофиль Готье называет "la plus belle perle de ce riche ecrin", "Похищение Европы", берег спускается мягкими склонами к зеленой воде, а в "Проповеди св. Франциска рыбам" (галерея Боргезе) зеленое море занимает весь фон композиции⁴⁴. Паоло обладает колоссальной виртуозностью в передаче деревьев, гор, скал и всех остальных частей "земного", "деревенского" пейзажа, но напрасны были бы попытки определения, какие именно породы он изображает. Мастер понимает все чисто декоративно. Напротив того, не было в истории живописи большего виртуоза в передаче полированного мрамора или порфира, а также с неподражаемым совершенством изображает он парчу, свешивающуюся пудовыми складками с балюстрад, отливающий атлас, сверкающие серебро, золото и стекло.

В истории пейзажа Веронезе играет какую-то специальную роль, аналогичную той, которую играли впоследствии Гварди и оба Каналетто. Он не поэт природы вообще, но поэт "венецианского пейзажа", вернее - венецианской декорации. "Ведутой" при этом он не занимался вовсе. Верхушка кампаниле на одной из плафонных картин Дворца дожей - редкий мотив, заимствованный им у действительности⁴⁵. И все же в общем "инсценировка" его картин не что иное, как все тот же вольный и изумительно схожий портрет Венеции - ее грациозных архитектур, ее изящной пышности.

Уже в первых дошедших до нас работах во дворце Коллеоне в Тиене, в виллах: Пиовене в окрестностях последнего городка, Соранцо и Фандзоло в окрестностях Кастельфранко, - Веронезе, в сотрудничестве с Дзелотти⁴⁶, обнаруживает себя изумительным и типично венецианским зодчим, легким и крепким, богатым на выдумки и сдержанным. С течением времени архитектурный дар мастера развивается до высших пределов и достигает, наконец, полного великолепия во дворике, изображенном на "Браке в Кане" (1563 г. (?)) в портике на "Пире у Леви" (1572 г. (?)), в круглой колоннаде "Пира у Симона" (все три картины в Лувре) и, наконец, в пышном храме, изображенном на упомянутом плафоне "Апофеоз Венеции" (около 1580 г.). Эти архитектурные затеи Веронезе, невыполнимые в действительности, но вдохновенные и прекрасные, сообщают всем его произведениям впечатление чего-то неземного, невесомого и все же стойкого, твердого и осмысленного.

Великая магия заключается в этих архитектурах Паоло Веронезе или, вернее, семьи Калиари, ибо как раз мы имеем ряд неоспоримых свидетельств о том, что эту часть картин исполнял брат Паоло - Бенедетто, скромный, но чудесный мастер47. "Магическая" сторона этих картин выявляется с особенной силой, если подвергнуть их логическому разбору; нет возможности узнать, как связаны между собой отдельные части этих сооружений, что держат эти колонны, куда ведут эти галереи и лестницы. Оказывается, что все это лишь "наваждение", что все это "неправда". Но почему же, благодаря каким чарам эта неправда производит впечатление полной убедительности? Ведь даже "благоразумные" архитектуры Рафаэля покажутся условными рядом с этой гениальной ложью и прельщением⁴⁸. Ответ на такой вопрос останется секретом братьев Калиари, но, во всяком случае, при любовании их произведениями, подобного вопроса и не возникает - до того все кажется естественным и даже необходимым. В то же время ирреальность этих веронезовских архитектур способствует усилению их чисто живописной прелести. Это она отнимает у них характер сухости, тяжести, прозы. Достаточно того, что в них сохранена высшая живописная правда - дивная способность нравиться посредством какой-то комбинации пропорций, масс, теней и красок.