История живописи
Французская живопись с XVI по XVIII вв.
V - Никола Пуссен
2 - "Самый французский" художник
Чувство меры у них имеет характер неотъемлемой национальной черты. Во Франции выросли, из самой ее почвы, «Парфеноны христианства»: соборы в Париже, в Реймсе, в Руане. Во Франции Возрождение, обнаружившее уже в Италии признаки болезни, снова приобрело характер чего-то свежего, необычайно соразмеренного и стройного. И Пуссен из всех художников Франции «самый французский», ибо он самый «ладный». Его искусство захватывает очень большой круг переживаний, чувств и знаний. Однако основной чертой его творчества было сведение всего к одному гармоническому целому. В нем эклектизм празднует свой апофеоз, но не в качестве академической, школьной доктрины, а как достижение заложенного в человечестве стремления к всепознанию, всесоединению и всеустроению.
Позднейшие академии создали представление о Пуссене, как об образцовом схоласте, сумевшем очень многому научиться, очень многое усвоить и остроумно пользоваться этими спаянными воедино знаниями. Его называли «Le peintre des gens d'esprit». В Пуссене видели торжество рассудочного, «благоразумного» начала и его противостав-ляли стихийным «беспорядочным» художникам. Кто хвалил Пуссена, тот должен был отворачиваться от Рубенса или Рембрандта, а всякая бездарность взирала на искусство мастера, как на достижимый идеал, — казалось, что при подобном же усердии можно достигнуть и подобных результатов48. На самом деле Пуссен, несмотря на бесчисленных последователей и подражателей, остается одиноким и единственным в истории49, и эта «странность» объясняется именно тем, что чувство меры и самый его эклектизм — выбор и усвоение прекрасного — были чертами не рассудочного и произвольного порядка, а основным свойством его души50.
2 - "Самый французский" художник
3 - Мифологические сюжеты Пуссена4 - Шедевры Пуссена5 - Гениальный пейзажист6 - Техника и манера7 - Непогрешимый абсолют48 Упорство, обдуманность и внимание были, действительно, основными чертами характера Пуссена. Из Парижа он пишет Кассиано дель Поццо: «Я охотно переношу усталость, только бы не торопиться с работой, требующей много времени. Я клянусь, что если останусь дольше в этой стране, то превращусь в такого же strapazzone, как и все другие». Фелибиен рассказывает, что, «всякий день был для него днем изучения (juors d'etudes), и всякая минута, использованная им для писания или рисования, служила ему развлечением. Он предавался изучению где бы он ни находился». Беллори так передает образ жизни П.: «Вставал он очень рано, уходил погулять на час, на два, иногда по городу, чаще всего на Montepincio, вблизи своего дома. Он подымался туда по сокращенной дорожке, освеженной тенью деревьев и фонтанами; сверху открывается прекраснейший вид на Рим. Там он встречал своих друзей и беседовал с ними о материях любопытных и ученых. По возвращении домой, он тотчас же садился за работу и писал до полудня. После обеда он работал еще несколько часов и добивался, благодаря своему усердию и усидчивости, больших результатов, нежели иные, обладающие легкостью работы. Вечером он опять выходил на прогулку, на piazza di Spagna, мешаясь в толпе встречавшихся здесь иностранцев. Друзья всегда сопровождали его и образовывали род его свиты». Дальше Беллори рассказывает, что «Пуссен говорил не в качестве учителя (мы бы сказали—доктринёра), а скорее как бы вдохновленный случайными обстоятельствами. Он был очень начитан и наблюдателен и не касался никогда предмета, которого он не изучил глубоко». На вопрос одного соотечественника, каким образом он достиг такой высоты и такого положения среди итальянских художников, мастер скромно ответил: «Я ничем не пренебрегал».
49 Одиночеству Пуссена среди явлений художественной жизни соответствовала и его личная склонность к уединению. О нем передают, что «всегда уединенный в своей мастерской, он никому не давал возможности видеть себя за работой». Единственным его учеником в настоящем смысле можно, кажется, считать Лебрена в дни его римского пребывания.
50 Замечательно, что в юные годы о Пуссене составилось в Риме мнение, что он полон дьявольской страстности: «un giovanne chi ha una furia di diavolo». Но, с другой стороны, сам П. говаривал о себе: «Моя натура меня принуждает искать предметы хорошо налаженные (bien ordonnees), чуждые хаотичности, которая мне так же враждебна, как кромешная тьма и свет».